Оригинал взят у Image may be NSFW.
Clik here to view.
roman_nв post
Clik here to view.
roman_nв postОтношение к собственности в России прямо связано и выводится из тяглового принципа. Собственность тут рассматривается не как право, а как средство, обеспечивающее возможность службы. Например, в феодальную эпоху на западе феодал получал поместье ЗА службу, а в России ДЛЯ службы. А сама служба была безусловной. Служба же определяет статус – чем более значима служба, тем выше статус, и тем большие ресурсы придаются для службы.
Таким образом, никакого священного ПРАВА частной собственности в России на раннем этапе ее становления не сложилось. Собственность во владении того или иного человека легитимна постольку, поскольку этот человек несет службу. Надо сказать, что этот принцип (его можно назвать московским принципом) выдержал жесточайшую борьбу с основаниями собственности, куда более подобными европейским. Я говорю о боярском вотчинном землевладении, корни которого лежали в родоплеменном праве эпохи начала Древней Руси. Это борьба была одной из составляющих социальных катаклизмов эпохи Ивана Грозного и последующей смуты. И московский принцип победил, сделавшись идеалом социального устройства в массовом сознании.
Другое дело, что европейские веяния постоянно соблазняли российские элиты, наводили на мысль считать ресурсы, находящиеся в распоряжении элитариев, собственностью, на которую они имеют ПРАВО. Так, с утверждением европейского права после реформ Петра крепостные установления, бывшие до этого формой государственной повинности крестьян, странным образом превратились чуть ли не в право собственности на крестьян. Так, указом о вольности дворянству при Екатерине была разорвана связь земельной собственности и службы. И так в глазах русского народа помещичья собственность постепенно утрачивала легитимность.
В советскую эпоху принцип собственности не как права, а как ресурсов для службы утвердился в своем наиболее чистом виде. И, парадоксально, во многом именно это облегчило элитам приватизацию общенародной собственности. Там, где собственность есть священное право, ее куда сложнее отобрать, в том числе и у народа. В СССР же хватило убедить массы в том, что собственность (ресурсы) используются неэффективно, то есть, если говорить по-старомосковски, служить «обществу» с тех же ресурсов можно гораздо лучше, если служить будет частник, а не гадкий советский номенклатурный бюрократ.
Ну и пришла пора вернуться к тезису Лукьяненко. Во-первых, я хочу сказать, что делигитимация собственности олигархов произошла вовсе не в тот момент, когда они эту собственность «присвоили». Массы решили, что их попросту обокрали тогда, когда выяснилось, что служить обществу «частник» вовсе не собирается, ни прямо (ну, это, положим, предполагалось), ни опосредованно, посредством невидимой руки рынка. Тут есть два аспекта. Во-первых, как я неоднократно писал, на самом деле не человек «рулит» капиталом, а капитал человеком. Так что частник вовсе не свободен. А во-вторых, сам способ приватизации общенародной собственности происходил по таким моделям, что в соответствии с ними в «частники» был скрупулезно отобран самый гадкий, самый недостойный человеческий материал. Так что капитализм в России обанкротился сразу, как только стало ясно, что России он служить не собирается.
Зависть к Абрамовичу
Таким образом, никакого священного ПРАВА частной собственности в России на раннем этапе ее становления не сложилось. Собственность во владении того или иного человека легитимна постольку, поскольку этот человек несет службу. Надо сказать, что этот принцип (его можно назвать московским принципом) выдержал жесточайшую борьбу с основаниями собственности, куда более подобными европейским. Я говорю о боярском вотчинном землевладении, корни которого лежали в родоплеменном праве эпохи начала Древней Руси. Это борьба была одной из составляющих социальных катаклизмов эпохи Ивана Грозного и последующей смуты. И московский принцип победил, сделавшись идеалом социального устройства в массовом сознании.
Другое дело, что европейские веяния постоянно соблазняли российские элиты, наводили на мысль считать ресурсы, находящиеся в распоряжении элитариев, собственностью, на которую они имеют ПРАВО. Так, с утверждением европейского права после реформ Петра крепостные установления, бывшие до этого формой государственной повинности крестьян, странным образом превратились чуть ли не в право собственности на крестьян. Так, указом о вольности дворянству при Екатерине была разорвана связь земельной собственности и службы. И так в глазах русского народа помещичья собственность постепенно утрачивала легитимность.
В советскую эпоху принцип собственности не как права, а как ресурсов для службы утвердился в своем наиболее чистом виде. И, парадоксально, во многом именно это облегчило элитам приватизацию общенародной собственности. Там, где собственность есть священное право, ее куда сложнее отобрать, в том числе и у народа. В СССР же хватило убедить массы в том, что собственность (ресурсы) используются неэффективно, то есть, если говорить по-старомосковски, служить «обществу» с тех же ресурсов можно гораздо лучше, если служить будет частник, а не гадкий советский номенклатурный бюрократ.
Ну и пришла пора вернуться к тезису Лукьяненко. Во-первых, я хочу сказать, что делигитимация собственности олигархов произошла вовсе не в тот момент, когда они эту собственность «присвоили». Массы решили, что их попросту обокрали тогда, когда выяснилось, что служить обществу «частник» вовсе не собирается, ни прямо (ну, это, положим, предполагалось), ни опосредованно, посредством невидимой руки рынка. Тут есть два аспекта. Во-первых, как я неоднократно писал, на самом деле не человек «рулит» капиталом, а капитал человеком. Так что частник вовсе не свободен. А во-вторых, сам способ приватизации общенародной собственности происходил по таким моделям, что в соответствии с ними в «частники» был скрупулезно отобран самый гадкий, самый недостойный человеческий материал. Так что капитализм в России обанкротился сразу, как только стало ясно, что России он служить не собирается.
Зависть к Абрамовичу
